Неточные совпадения
Я подошел
к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку в карман, чтобы заплатить деньги, — мой неразменный рубль все был на своем
месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно
оказался в моем кармане.
Разом вышла и другая история: пропали деньги в банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал
место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это
место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной, с тем
местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем
к Афердову.
На другой день мы встали рано и рано выступили в дорогу. Фанзы, которые вчера мы видели с перевала,
оказались гольдскими. Местность эта называется Чжумтайза [Чжун-тай-цзы — горный ручей.], что по-китайски означает — Горный ручей. Живущие здесь гольды принадлежали
к роду Юкомика, ныне почти совершенно уничтоженному оспенными эпидемиями. Стойбища их были на Амуре, на том
месте, где теперь стоит Хабаровск.
В 1923–1924 годах на
месте, где были «Мясницкие» меблированные комнаты, выстроены торговые помещения. Под ними
оказались глубоченные подвалы со сводами и какими-то столбами, напоминавшие соседние тюрьмы «Тайного приказа»,
к которому, вероятно, принадлежали они. Теперь их засыпали, но до революции они были утилизированы торговцем Чичкиным для склада молочных продуктов.
Учитель Прелин
оказался не страшным. Молодой красивый блондин с синими глазами спросил у меня, что я знаю, и, получив ответ, что я не знаю еще ничего, пригласил придти
к нему на дом, Я сел на
место, ободренный и покоренный его ласковым и серьезным взглядом.
— Нанял я его за трояк. Боялся доверить малому, справится ли? А Кобылин говорит: «Ручаюсь за него, как за себя!» Молодчиной малый
оказался: то шагом с моим чалым, а то наметом пустит. Я ему кричу, а он и не слушает. Разговорились дорогой, и малый мне понравился. Без
места он в то время был. Я его
к себе и принанял. Как родной он мне вскоре стал.
Но, кроме этой,
оказались и другие причины отказа от
места воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время слава одного незабвенного профессора, и он, в свою очередь, полетел на кафедру,
к которой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья.
— Вашего губернатора я отчасти знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось странным: как только я откажу от
места какому-нибудь плутоватому господину, ваш губернатор сейчас же примет его
к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал того
к себе, и по большей части
оказывалось, что чиновник был честный и умный.
После этого Вибель повел своего гостя в маленькую столовую, где за чисто вычищенным самоваром сидела пани Вибель, кажется, еще кое-что прибавившая
к украшению своего туалета; глазами она указала Аггею Никитичу на
место рядом с ней, а старый аптекарь поместился несколько вдали и закурил свою трубку с гнущимся волосяным чубуком, изображавшую турка в чалме. Табак, им куримый,
оказался довольно благоухающим и, вероятно, не дешевым.
Следующее лето было ужасно. Мало-помалу сестер начали возить по гостиницам
к проезжающим господам, и на них установилась умеренная такса. Скандалы следовали за скандалами, побоища за побоищами, но сестры были живучи, как кошки, и все льнули, все желали жить. Они напоминали тех жалких собачонок, которые, несмотря на ошпаривания, израненные, с перешибленными ногами, все-таки лезут в облюбованное
место, визжат и лезут. Держать при театре подобные личности
оказывалось неудобным.
Вообще Гордей Евстратыч
оказался как раз на своем
месте и отнесся
к своим новым обязанностям с особенною ревностью, так что удивлял даже о. Крискента.
Но тотчас же он услышал свист брошенного сзади камня и почувствовал острую боль удара немного выше правого виска. На руке, которую он поднес
к ушибленному
месту,
оказалась теплая, липкая кровь.
Издали еще увидели они старуху, сидевшую с внучком на завалинке. Петра и Василия не было дома: из слов Анны
оказалось, что они отправились — один в Озеро, другой — в Горы; оба пошли попытать счастья, не найдут ли рыбака, который откупил бы их
место и взял за себя избы. Далее сообщала она, что Петр и Василий после продажи дома и сдачи
места отправятся на жительство в «рыбацкие слободы»,
к которым оба уже привыкли и где, по словам их, жизнь привольнее здешней. Старушка следовала за ними.
Гуртовщики, приготовляющиеся
к ночлегу посреди пустыря, устраивают себе ложе следующим образом: они дадут сначала быку належаться на избранном
месте, потом отгоняют его прочь и поспешно занимают его
место; ложе
оказывается всегда сухим и теплым и сохраняет свои качества на всю ночь.
Из дальнейших объяснений его
оказывалось, что именно вот эта-то цель и задерживала его в доме Глеба. На самом деле Захар знал очень хорошо, что куда бы он ни пошел — на фабрику ли, на сахарный ли завод или
к другим рыбакам, — это все едино-единственно, держать его нигде не станут: придется шляться без
места и, следовательно, без хлеба.
За табльдотом мы познакомились.
Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край", в котором он наступает на закон. Нигде в другом
месте — не то что за границей, а даже в отечестве — он, милая тетенька, наступать на закон не смеет (составят протокол и отошлют
к мировому), а въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.
Князь ничего ему не отвечал и был почти страшен на вид. Приехав
к себе в дом, он провел своих гостей прямо в сад, дорожки в котором все были расчищены, и на средней из них
оказалось удобным совершить задуманное дело. Молодой секундант Жуквича сейчас принялся назначать
место для барьера.
Маришка ничего не ответила и продолжала стоять на том же
месте, как пень. Когда доска была вытащена из воды,
оказалось, что снизу
к ней была привязана медная штыка. Очевидно, это была работа Маришки: все улики были против нее. Порша поднял такой гвалт, что народ сбежался с берегу, как на пожар.
Ища глазами свободного
места на этом конце стола — ближе
к двери, которой вошел сюда, я видел много еще не занятых
мест, но скорее дал бы отрубить руку, чем сел сам, боясь
оказаться вдали от знакомых лиц.
Действительность иногда бывает неправдоподобнее всякого вымысла. Такою
оказалась развязка нашего полудетского романа. Только впоследствии я узнал, что ко времени неожиданной смуты так же неожиданно приехал в Москву чиновник из Петербурга и проездом на Кавказ,
к месту своего назначения, захватил и сестру свою Елену Григорьевну. Впоследствии я слышал, что она вышла там замуж за чиновника, с которым, конечно, была гораздо счастливее, чем могла бы быть со мною.
Но скоро,
к удовольствию моему,
оказалось, что я начал учиться «слишком рано» и что, даже сдав экзамены на сельского учителя, не получил бы
места — по возрасту.
Добрая Марья Филипповна тотчас же указала мне
место; но встреча с мистером Астлеем меня выручила, и я поневоле
оказался принадлежащим
к их обществу.
Оказалось, что для помещения нового цензурного комитета в университетских зданиях (как сказано было в уставе) нет
места и что прежний цензурный комитет не приготовил
к сдаче своего архива, своих текущих дел, запрещенных и неразрешенных рукописей и пр.
Это так мучило его, что он пробовал прибегнуть
к старому знакомому средству: притвориться перед самим собой, что он как будто совсем забыл о штабс-капитане, и потом вдруг внезапно взглянуть на него. Обыкновенно такой прием довольно быстро помогал ему вспомнить фамилию или
место встречи, но теперь он
оказывался совсем недействительным.
Скоро, однако, он должен был убедиться, что хвастал своими
местами напрасно. Движение
к парку было действительно сильное, но для «клёву» условия
оказались неблагоприятные. Виной была новая дорога. Там, где прежде пролетки с седоками ныряли по ухабам меж кустов, — теперь они проносились легко и быстро. Прошке оставалось только провожать их глазами… Кроме того, движение на этот раз
оказалось слишком сильно. Обстоятельства складывались плохо…
Вся жизнь городка остановилась пред невидимой и неощутимой преградой, люди топтались на одном
месте день, два, ходили
к отцу Исаие за какими-то советами, но священник
оказался болен, вспомнили о председателе земской управы — он уехал в губернию.
— С нами, мол, крестная сила. Где же пашня моя? Заблудился, что ли? Так нет:
место знакомое и прикол стоит… А пашни моей нет, и на взлобочке трава
оказывается зеленая… Не иначе, думаю, колдовство. Нашаманили, проклятая порода. Потому — шаманы у них, сам знаешь, язвительные живут, сила у дьяволов большая. Навешает сбрую свою, огонь в юрте погасит, как вдарит в бубен, пойдет бесноваться да кликать, тут
к нему нечисть эта из-за лесу и слетается.
Оказалось, что завяз Василий Андреич в той самой лощине, в которой они завязли еще с Никитой, что лошадь везла его назад
к саням, и что соскочил он с нее не больше 50 шагов от того
места, где были сани.
Притом же Иван Фомич был невообразимо деловит: буквально не было занятия,
к которому он был бы неспособен и, взявшись за которое,
оказался бы не на своем
месте.
К полудню узнали точное
место «Коршуна».
Оказалось, что ураган унес его на сто миль назад, и до Батавии оставалось семьсот миль.
В одном
месте была большая дыра во льду. Между нижней ее кромкой и уровнем воды в реке
оказалось расстояние около метра. Я подошел
к отверстию и увидел двух чирков, мирно проплывших мимо меня. Один из них все что-то искал в воде, а другой задержался рядом, встряхивал хвостиком и издавал звуки, похожие не то на писк, не то на кряканье.
Когда все смолкло, Маха направил лодку
к тому
месту, где был изюбр, но там
оказалось мелко.
—
К Иванам Ивановичам Елкиным, которых по дороге было чрезвычайно много и которые все
оказывались добрыми приятелями Кирилла, мы уже более не заходили — потому ли, что многим из нас пришлось дорогою порядочно переболеть после петербургских оргий, или потому, что на нас очень хорошо действовала природа и новость
места и людей, которых мы «изучали» с отменною охотою и внимательностию.
— А какая досадная вещь вышла… Я вам писала, — директор банка обещал мне немедленно дать вам
место в банке, как только приедете. Вчера захожу
к нему, —
оказывается, он совсем неожиданно уехал за границу В Карлсбаде у него опасно заболела дочь. Спрашивала я помощника директора, ему он ничего не говорил о вас. Такая досада. Придется вам ждать, пока воротится директор.
Она подумала, как бы она поступила на
месте Андрюши, и тут же созналась, что никогда не пожертвовала бы собой для других. A этот милый Андрюша
оказался не таким, как она. Он не побоялся побоев и пришел
к ней!
Но дружининский кружок — за исключением Некрасова — уже и в конце 50-х годов
оказался не в том лагере,
к которому принадлежали сотрудники"Современника"и позднее"Русского слова". Мой старший собрат и по этой части очутился почти в таком же положении, как и я.
Место, где начинаешь писать, имеет немалое значение, в чем я горьким опытом и убедился впоследствии.
Юрик, однако,
оказался храбрее остальных детей. Он с минуту постоял на
месте, соображая, как ему поступить, и потом, разом решившись, с самым отчаянно храбрым видом шагнул
к окошку.
Телеграммы шли все самые противоречивые: одна — за мир, другая — за войну. Окончательное заседание постоянно отсрочивалось. Вдруг приносилась весть: «Мир заключен!»
Оказывалось, неправда. Наконец, полетели черные, зловещие телеграммы: Витте не соглашается ни на какие уступки, ему уже взято
место на пароходе, консультант профессор Мартенс упаковывает свои чемоданы… Прошел слух, что командующие армиями съехались
к Линевичу на военный совет, что на днях готовится наступление.
Действительно, ее сын, единственный честный чиновник в банке,
оказался непричастным
к совершенному преступлению и по определению высшего суда освобожден из заключения, в котором его протомили несколько месяцев, между тем как главный сообщник Киноварова оставался на свободе и на службе секретарем в том
месте, которое они ограбили.
Польский говор слышался повсюду, и
к лицам, заговаривавшим в публичных
местах, театрах, ресторанах, цукернях и огрудках (загородных садах) по-русски, относились если не совершенно враждебно, то крайне пренебрежительно, — над ними прямо глумились даже ресторанные гарсоны, очень хорошо понимавшие по-русски, что
оказывалось тотчас же при получении хорошей платы «на чай», но притворявшиеся непонимающими и заставлявшие русского, или, по их выражению, «москаля», по часам ждать заказанного стакана кофе, не говоря уже о кушанье.
Осип Федорович несколько времени просидел на
месте в полном, казалось ему, полузабытьи, затем очнулся, розыскал своего товарища и вместе с ним выбрался из дома. Молодой человек, представивший его Ирене и привезший
к Шевалье,
оказалось, жил с ним по соседству. Они отправились вместе домой, не прощаясь с хозяйкой, как это было в обычае у Генриетты.
Оказалось, что в ночь на 2 июня японцы получили подкрепление,
к месту боя подошла ещё одна дивизия.
Ни одного человеческого следа не
оказалось к ней, все найдено было на своем
месте.
Княжна Варвара Ивановна настояла, чтобы Капочку похоронили на
месте, самом ближайшем
к фамильному склепу князей Баратовых. Хотя такое
место оказалось очень дорогим, но князь Иван Андреевич принужден был исполнить каприз своей баловницы дочки. Ничем иным, как капризом, не мог он объяснить эту странную настойчивость княжны Варвары Ивановны. Не мог понять он и внезапную смерть Капочки.
В Е-ской врачебной управе, находящейся в городе
К., был получен от него в одно прекрасное утро с почтою тюк, состоявший из ящика, по вскрытии которого в нем
оказалась отрубленная человеческая голова с пробитым в двух
местах черепом.
Атаманский челн повернулся, за ним повернули и другие и стали приставать
к берегу,
к намеченному Миняем
месту. Невиданное прежде зрелище представилось им. В отвесном скалистом берегу
оказалось глубокое ущелье, точно ложе высохшей реки, куда Чусовая не могла направить свои воды, так как дно ущелья было выше уровня ее воды и поднималось постепенно в гору, между высоко нависшими скалами.
Принятое дитя засылали в далекие кантонистские баталионы, и бедные родители не знали, где его отыскивать, а
к тому же у рачительных партионных командиров, по-своему радевших о христианстве и, вероятно, тоже по-своему его и понимавших, значительная доля таких еврейчиков
оказывалась окрещенными, прежде чем партия приходила на
место, где крещение производилось еще успешнее.
В нынешнем 1885 году не
оказалось в приходе половинного количества судов
к рижскому порту, а во все лето в Ригу плелись из отдаленных
мест голодной Белоруссии чернорабочие «выгружать» — и бедствовали страшно.
[Нам удалось купить на Юго-Восточной железной дороге 2 вагона муки по 75 коп., когда она была по 90
к. в нашем
месте, и мука
оказалась так необыкновенно хороша, что ею не нахвалятся и бабы, ставящие хлебы, так она в меске хороша, и столующиеся говорят, что хлеб из нее выходит пряник.]